Напевая зажигательную песню группы "Любэ", попробую вспомнить свой опыт. Начну с теории. В Уставе внутренней службы, по которому живут в армии, есть понятие "увольнение" из расположения части. Подробно цитировать Устав не буду, но суть в том, что солдатам вполне законно и официально может предоставляться особый вид свободного времени - в выходные дни с разрешения командира можно покинуть территорию своей части и до вечера совершенно свободно гулять где угодно.
В разных подразделениях к объявлению увольнений командование подходит по-разному, всё зависит от местных условий. Где-то периодические увольнения считаются нормой, и в них ходят все, кроме наказанных за что-либо. Где-то наоборот, увольнения объявляют только в качестве ценной премии особо отличившимся бойцам. В нашем пограничном Отряде командование отряда, как я понимаю, склонялось ко второму варианту (редкая премия за хорошую службу), но обычно соглашалось с представлениями командиров рот (которые лучше знали своих солдат). А вот командиры роты связи в наше время к увольнениям относились резко отрицательно, вроде меньше гуляешь, меньше проблем. Практически за все два года моей службы было буквально два или три случая официального объявления увольнений. Да и то, один из этих случаев произошёл из-за моих родителей. В августе 1987 они через дальних знакомых организовали себе вызов в закрытую пограничную зону, и на 2 недели приехали в наш город проведать, как служится сыночку. На выходные командир отпустил меня к родителям в увольнение и, чтобы этот одиночный акт не казался чем-то совсем уникальным, заодно премировал увольнением еще с десяток солдат нашей роты. После того, как родители уехали, объявлять увольнения снова прекратили.
Ну вот, а когда командование долго не объявляет "законные" увольнения, солдаты, чтобы отдохнуть, иногда пытаются уходить в самовольные увольнения. Они и называются "самоволками". Ещё, самоволку не надо путать с "самоходом". Самоволка - это именно краткосрочное покидание своей части, когда собираешься к вечеру вернуться на место и продолжить службу. А самоход (в военное время называется "дезертирство") - это побег с армейской службы, и карается намного строже.
Но вернёмся к моим воспоминаниям. Ходил ли я в самоволки? Да, ходил! Причём, похоже, был одним из очень немногих, среди своих сослуживцев, кто ходил. В первую свою самоволку я пошёл практически совершенно случайно, и неожиданно для себя. Это было начало лета 1987 года, я был еще молодым солдатом первого года службы. На Приёмный ходил только младшим смены в сопровождении кого-нибудь из старослужащих.
И вот, в одну из ночных смен, на Приёмный назначили по каким-то непонятным соображениям команду из трёх человек: деда Николая Симонова и двух молодых - Шуру Стародумова и меня. Это был редчайший случай, когда мы сходились на службе именно в таком составе. Смена обещала быть лёгкой и приятной.
Николай Симонов
Ночные смены тогда длились по 12 часов с 20 вечера до 08 часов утра. Работы в ночную смену обычно было немного, интенсивная постановка каналов не требовалась. А в ту ночь нам, помнится, даже радиограмм не досталось. Порядок мы с Шурой навели быстро, мыть полы было ещё рано. Уселись в комнате дежурного, вскипятили чай. После чая Николай с Шурой закурили. Мне быстро надоело сидеть в их дыму, а делать в других комнатах было нечего. Тогда я отпросился у Николая выйти погулять. Симонов, добрейшая душа, конечно разрешил. При этом под "погулять" он конечно подразумевал "выйти на крыльцо и подышать свежим воздухом". Я, когда отпрашивался, тоже имел ввиду именно это.
Шура Стародумов (слева) и Олег Балаков (справа)
фото от oleg k
И вот, в час ночи я накинул на плечи подменный бушлат без погон и вышел на крыльцо Приёмного. На улице было довольно тепло, всю сопку окутывал густейший туман. Фонарь над крыльцом освещал первые два метра дороги, а дальше всё терялось в густом тумане. Я шагнул с крыльца и прошёл эти два метра, потом ещё два. Оглянулся. Свет фонаря над крыльцом был ещё виден, но различить контуры двери под ним было уже невозможно, да и весь Приёмный как будто растворился в темноте. И тут всё произошло буквально так, как говорил хоббит Бильбо в сказке Толкиена: "Знаешь, Фродо, как опасно выходить из дверей, - бывало говорил он, - Ступишь на дорогу, и сразу хватайся за ноги, а то живо окажешься там, куда ворон костей не заносил. Вот видишь тропку? Так это она самая ведет через Лихолесье к Одинокой горе, а оттуда прямиком в тартарары".
Я совсем не думал, что убегаю прямо с боевого дежурства, не думал о товарищах на Приёмном. Во мне просто загорелся спортивный интерес, смогу ли я в таком плотном тумане найти знакомую дорогу. Колеи дороги под ногами были видны. Я спустился, ниже к строительному батальону. На вышке охраны, над складами батальона, светил мощный прожектор, однако саму вышку не было видно. Я понял, что часовой на вышке тоже не видит меня в тумане, и уже смелее прошёл на территорию батальона. В батальоне стояла тишина, ни один человек не пытался выйти на улицу в туман. Когда батальон кончился (КПП на выходе из батальона в наше время уже не было), знакомая дорога повела вниз к подножию сопки. Вот и развилка. Дорога направо через сотню метров упиралась в верхний КПП Отряда, хотя КПП в тумане и не видно, но мне туда соваться ночью явно не следовало. Дорога налево огибала сопку и через полкилометра выводила на шоссе - тут мы почти ежедневно бегаем во время зарядки положенную дистанцию в 3 км (или 6 км, если не выходить на шоссе, а пробежать еще налево, к складам). Наугад пошёл туда, спустился к шоссе. Тишина, ни одной машины. Перешёл шоссе и на той стороне обнаружил тропинку, спускающуюся вниз к речке. Конечно надо было обязательно пройти по ней. И вот передо мной в тумане журчит по камешкам речка. Ниже по течению есть запруда, поэтому речка здесь относительно глубокая, не просто ручеёк. Потрогал воду, она оказалась не такой холодной, как я ожидал. Конечно же идея искупаться не могла не завладеть мною. Разделся догола, по острым камушкам залез по пояс в речку, присел, окунулся с головой. Чёрт, всё-таки она сильно холодная! Окунулся ещё раз, поспешно вылез и принялся наспех обтираться бушлатом вместо полотенца. Потом решил, что на эту ночь приключений достаточно, оделся и пошёл обратно.
Поднялся в сопку точно тем же путём, как и спускался. Снова прошёл через пустой батальон, снова никого не встретил. Туман так и не рассеялся, но я к нему уже привык и легко различал дорогу. Гулял я кажется около двух часов. В отличном настроении поднялся на крыльцо Приёмного. Дверь оказалась заперта изнутри. Я уверенно позвонил. Прошло несколько секунд. Дверь явно не торопились открывать, зато занавесочка на окне комнаты дежурного чуть-чуть как бы случайно шевельнулась в сторону, и в образовавшейся щели мелькнул глаз Николая Симонова. И по застывшему в этом округлившемся глазу ужасу, я вдруг мгновенно понял всё. Понял, что я бросил боевой пост и сбежал с боевого дежурства, понял, что почувствовали мои товарищи, когда я вышел на минуточку на крыльцо и вдруг на совсем ПРОПАЛ, понял, что ожидали они не меня, а командира роты с внезапной проверкой, и тщетно придумывали, как объяснить командиру отсутствие одного из дежурных... Уважаемый Николай, лучший из моих дедов, пожалуйста, прости меня, прости мне этот ужас в твоих глазах!
Несмотря на то, что закончилось в тот раз всё хорошо, я дал себе слово больше с боевого дежурства в самоволки не убегать. А потом была зима, которая в тех широтах, как известно, длится не меньше девяти месяцев. Зимой уходить в самоволки как-то уж совсем не хотелось. Так получилось, что моя вторая самоволка состоялась практически ровно через год после первой, следующим летом, и тоже почти случайно. В тот день было воскресенье, и как-то так получилось, что в первой половине дня ни у кого из офицеров или прапорщиков не нашлось времени организовать какие-либо обязательные занятия для роты.
После завтрака я внезапно понял, что это едва ли не первый за два года случай, когда от завтрака и до обеда, я могу ничего не делать. Но оставаться в казарме читать или дремать не хотелось - ещё случайно попадёшься кому-нибудь на глаза, придумают дело, припашут работать, весь отдых испортят. Поэтому я решил, что лучшим отдыхом будет прогулка, выбрался из казармы и деловым шагом отправился в сторону Приёмного. А когда миновал верхнее КПП, свернул на тропинку, ведущую к вершине, обошёл Приёмный далеко слева и ушёл "в сопки". Отдохнул отлично, погулял по тропкам среди кедрового стланника, полежал на замшелых камнях, помечтал, позагорал на солнышке. Через пару часов решил возвращаться в Отряд, чтобы не опоздать к построению на обед. И только миновал гребень нашей сопки, как увидел, что навстречу мне от Отряда цепью двигаются несколько бойцов нашей роты. Меня ИСКАЛИ.
Да, в этот раз я попался. Дежурный по роте зачем-то устроил в середине дня, за два часа до обеда, внеочередное построение с перекличкой. Обнаружилось, что меня нет. Кто-то сказал, что видел, как я одетый уходил в сторону Приёмного. Позвонили на Приёмный, дежурная смена ответила, что я там не появлялся. Тогда дежурный по роте очень ответственно организовал мои поиски (а что, тоже ведь приключение!) - в сопку к Приёмному была отправлена целая группа бойцов, чтобы найти моё живое или мёртвое тело. Их я и встретил по дороге обратно. Разумеется, обо всём доложили командиру роты.
Он начал расследование. Мне же оставалось только уйти в глухую оборону и всё отрицать. Настаивал, нагло пользуясь тем фактом, что "группа поиска" меня как раз недалеко от Приёмного заметила, на самой для себя безопасной версии, что просто ушёл поработать на Приёмный.
- Тогда почему тебя дежурная смена там не видела? - допытывался ротный.
- А я к ним не заходил, сразу в кунг спустился, радиодетали на запчасти отбирать.
- А какого лешего ты вообще в воскресенье попёрся работать на Приёмный, когда никто тебя туда не посылал?! - возмущался командир.
- Так в казарме то мне тем более нечего было делать! - возражал я.
Вероятно чувствуя долю своей вины, за неорганизованные воскресные мероприятия, ротный решил сор из избы не выносить, дальнейшее расследование прекратить, а мне просто выписал очередную кучку нарядов вне очереди, и оставил в покое.
А дальше, ближе к концу лета, нас, старослужащих, стали всё чаще отправлять на Приёмный не на службу, а на подсобные работы - уборка территории, строительство новой антенной системы и т.п. И вот тут я, что называется, вошёл во вкус самоволок. Ещё бы, никакой ответственности за "боевое дежурство" и гарантировано никаких внеплановых перекличек до обеда или до ужина. Теперь я стал уходить гулять в сопки уже не один, а со своим другом Олегом Соколовым, по кличке "Сокол". Вдвоём гулять было гораздо веселее!
Сколько раз мы вдвоём организовывали себе самовольные прогулки, я даже приблизительно подсчитать не могу. В первый же поход мы решили повторить мой прошлогодний "подвиг" и искупаться. Купаться пошли конечно не к грязной речке, протекавшей ниже шоссе перед Отрядом, в которую я окунался год назад, а к большому озеру, которое было в лощине, позади нашей сопки. Оказалось, что протоптанных тропинок к озеру с нашего склона нет. Тогда мы стали пробираться к озеру через "дикий лес" из кустов кедрового стланника и багульника. Под ногами мягко прогибался толстенный (в полметра, наверное) слой нетронутого мха. Идти купаться и утопать во мху - незабываемые впечатления. Наконец мы преодолели полосу мхов и кустарников и вышли на плоский каменистый берег. Вокруг была сказочная тишина, только вдалеке, на другом краю озера, какой-то визгливый женский голос надрывно кричал в громкоговоритель: "Отойдите от воды, немедленно отойдите от воды!!!" Но кто кричал и кому кричал, нам было не видно.
Мы с Соколом разделись, и полезли в озеро. Вода, как и ожидалось, была практически ледяная, но мы уже договорились искупаться и теперь храбрились друг перед другом. Пока не окунулись пару раз целиком, не вылезли. Потом постояли на берегу, слегка обсохли. Визгливая тётка вдалеке всё это время продолжала орать всё отчаяннее и отчаяннее: "Что ж вы делаете, гады? Немедленно отойдите от воды!!! Отойдите от воды, я сказала!!!" Мы с Соколом не спеша оделись и прежней тропинкой, через мхи, отправились назад, к вершине нашей сопки. Визгливый громкоговоритель на другом берегу озера внезапно замолк. Только тут до нас дошло, что тётка надрывно орала именно нам! И сразу же поняли, почему она орала. Похоже, что озеро, где мы выкупались, было совсем не озеро, а городское водохранилище питьевой воды. Но что сделано, то уже сделано.
В другой раз мы с Соколом отправились исследовать соседнюю сопку. Там на южном склоне когда-то рос особенно густой лес кедрового стланника, но видимо год или два назад, по сопке прошел приличный пожар. Стланник потерял всю листву и умер, а его толстые корявые стволы не сгорели, остались навечно торчать среди камней. Это была совершенно фантастическая, абсолютно инопланетная картина - мертвые скалы, и торчащие из них мертвые покореженные рога деревьев, сплетающиеся в фантастические нагромождения. Словно следы какой-то древней битвы внеземных существ. К сожалению, у нас не осталось фотографий этой местности. Сокол сам засветил плёнку, когда появилась опасность, что кадры с неё могут выдать наши с ним самовольные походы командованию. Впрочем, скорее всего фотографии всё равно не смогли бы передать всю фантастичность пейзажа.
А мы с Олегом ходили в самоволки ещё много раз. Частенько нас выручал сержант Олег Балаков. Если он дежурил в это время на Приёмном, мы уговаривали его дать нам с собой в поход его наручные часы, чтобы контролировать время и вернуться во-время. Это лето было очень богато на грибы, частенько мы с Соколом приносили из своих походов полные карманы и капюшоны подосиновиков и подберёзовиков. Впрочем, специально ради грибов в самоволки ходить было не обязательно. Очень часто летом дежурной смене разрешали днём меняться не с офицером на машине, а просто пешком, самостоятельно. И смена, поднимаясь пешком от Отряда в сопку к Приёмному, успевала прямо по дороге, на склоне, насобирать достаточно грибов для полноценной поджарки. Нужно было только не забывать время от времени утаскивать из столовой очередные порции кулинарного жира да поаккуратнее прятать от проверяющих самодельную электроплитку.
Сокол жарит грибы на Приёмном
Под конец лета мы уже настолько обнаглели во время своих прогулок, что, даже встретив посреди диких сопок в нескольких километрах от Отряда прапорщика в пограничной форме, не стали убегать и прятаться, а спокойно подошли на его зов. Прапорщик к счастью оказался не наш, а из строительного батальона. Он повёл себя вполне корректно, не стал проявлять особого интереса, что делают два связиста посреди диких сопок, а просто попросил разобрать ведро грибов, которое он себе насобирал, какие из них съедобные, а какие нет. Мы с Соколом тоже отнеслись к его проблеме с пониманием, пересмотрели его грибы и выложили ему максимум наших сибирских знаний об их съедобности. Расстались довольные друг другом.
А что же девушки-чернобровочки? К сожалению, с девушками в окрестных сопках почему-то наблюдались явные проблемы. Впрочем, Сокол и на нашей сопке умудрился намётанным глазом углядеть двух юных особ, и тут же не преминул затащить их в гости на Приёмный. Дежурная смена резко застеснялась и повела себя как при самой страшной проверке: каждый срочно нашёл себе важное-преважное дело возле какого-нибудь приёмника или телеграфного аппарата, и, отвернувшись в свой угол, тщательно делал вид, что предельно занят. Развлекать девушек оставалось самому Соколу. Он конечно не растерялся, сказал, что он самый главный телефонист в этой местности, и что прямо отсюда, с помощью секретных беспроводных телефонов, может позвонить куда-угодно в город. В доказательство своих слов Сокол на блоке выбора частоты приёмника Р-155 устанавливал частоту равную номеру телефона, который называли девушки (номер красиво светился на оранжевых индикаторах частоты). Потом Сокол давал девушкам послушать наушники, воткнутые в генератор тона, и, незаметно нажимая рукой телеграфный ключ, подавал им в наушники то длинные, то короткие гудки.
- Да что ж такое, тут занято, а этот номер не отвечает, - сокрушался он.
В конце концов, такое развлечение нам надоело, кто-то углядел на дороге поднимающийся в сопку УАЗик. Девушек мгновенно выпроводили через открытое окно и отправили в сторону Подхоза.
Вот примерно так было дело. А если кого-то удивляет отсутствие в моих воспоминаниях пьянок во время самоволок, то извините, чего не было, того не было.
В разных подразделениях к объявлению увольнений командование подходит по-разному, всё зависит от местных условий. Где-то периодические увольнения считаются нормой, и в них ходят все, кроме наказанных за что-либо. Где-то наоборот, увольнения объявляют только в качестве ценной премии особо отличившимся бойцам. В нашем пограничном Отряде командование отряда, как я понимаю, склонялось ко второму варианту (редкая премия за хорошую службу), но обычно соглашалось с представлениями командиров рот (которые лучше знали своих солдат). А вот командиры роты связи в наше время к увольнениям относились резко отрицательно, вроде меньше гуляешь, меньше проблем. Практически за все два года моей службы было буквально два или три случая официального объявления увольнений. Да и то, один из этих случаев произошёл из-за моих родителей. В августе 1987 они через дальних знакомых организовали себе вызов в закрытую пограничную зону, и на 2 недели приехали в наш город проведать, как служится сыночку. На выходные командир отпустил меня к родителям в увольнение и, чтобы этот одиночный акт не казался чем-то совсем уникальным, заодно премировал увольнением еще с десяток солдат нашей роты. После того, как родители уехали, объявлять увольнения снова прекратили.
Ну вот, а когда командование долго не объявляет "законные" увольнения, солдаты, чтобы отдохнуть, иногда пытаются уходить в самовольные увольнения. Они и называются "самоволками". Ещё, самоволку не надо путать с "самоходом". Самоволка - это именно краткосрочное покидание своей части, когда собираешься к вечеру вернуться на место и продолжить службу. А самоход (в военное время называется "дезертирство") - это побег с армейской службы, и карается намного строже.
Но вернёмся к моим воспоминаниям. Ходил ли я в самоволки? Да, ходил! Причём, похоже, был одним из очень немногих, среди своих сослуживцев, кто ходил. В первую свою самоволку я пошёл практически совершенно случайно, и неожиданно для себя. Это было начало лета 1987 года, я был еще молодым солдатом первого года службы. На Приёмный ходил только младшим смены в сопровождении кого-нибудь из старослужащих.
И вот, в одну из ночных смен, на Приёмный назначили по каким-то непонятным соображениям команду из трёх человек: деда Николая Симонова и двух молодых - Шуру Стародумова и меня. Это был редчайший случай, когда мы сходились на службе именно в таком составе. Смена обещала быть лёгкой и приятной.
Ночные смены тогда длились по 12 часов с 20 вечера до 08 часов утра. Работы в ночную смену обычно было немного, интенсивная постановка каналов не требовалась. А в ту ночь нам, помнится, даже радиограмм не досталось. Порядок мы с Шурой навели быстро, мыть полы было ещё рано. Уселись в комнате дежурного, вскипятили чай. После чая Николай с Шурой закурили. Мне быстро надоело сидеть в их дыму, а делать в других комнатах было нечего. Тогда я отпросился у Николая выйти погулять. Симонов, добрейшая душа, конечно разрешил. При этом под "погулять" он конечно подразумевал "выйти на крыльцо и подышать свежим воздухом". Я, когда отпрашивался, тоже имел ввиду именно это.
фото от oleg k
И вот, в час ночи я накинул на плечи подменный бушлат без погон и вышел на крыльцо Приёмного. На улице было довольно тепло, всю сопку окутывал густейший туман. Фонарь над крыльцом освещал первые два метра дороги, а дальше всё терялось в густом тумане. Я шагнул с крыльца и прошёл эти два метра, потом ещё два. Оглянулся. Свет фонаря над крыльцом был ещё виден, но различить контуры двери под ним было уже невозможно, да и весь Приёмный как будто растворился в темноте. И тут всё произошло буквально так, как говорил хоббит Бильбо в сказке Толкиена: "Знаешь, Фродо, как опасно выходить из дверей, - бывало говорил он, - Ступишь на дорогу, и сразу хватайся за ноги, а то живо окажешься там, куда ворон костей не заносил. Вот видишь тропку? Так это она самая ведет через Лихолесье к Одинокой горе, а оттуда прямиком в тартарары".
Я совсем не думал, что убегаю прямо с боевого дежурства, не думал о товарищах на Приёмном. Во мне просто загорелся спортивный интерес, смогу ли я в таком плотном тумане найти знакомую дорогу. Колеи дороги под ногами были видны. Я спустился, ниже к строительному батальону. На вышке охраны, над складами батальона, светил мощный прожектор, однако саму вышку не было видно. Я понял, что часовой на вышке тоже не видит меня в тумане, и уже смелее прошёл на территорию батальона. В батальоне стояла тишина, ни один человек не пытался выйти на улицу в туман. Когда батальон кончился (КПП на выходе из батальона в наше время уже не было), знакомая дорога повела вниз к подножию сопки. Вот и развилка. Дорога направо через сотню метров упиралась в верхний КПП Отряда, хотя КПП в тумане и не видно, но мне туда соваться ночью явно не следовало. Дорога налево огибала сопку и через полкилометра выводила на шоссе - тут мы почти ежедневно бегаем во время зарядки положенную дистанцию в 3 км (или 6 км, если не выходить на шоссе, а пробежать еще налево, к складам). Наугад пошёл туда, спустился к шоссе. Тишина, ни одной машины. Перешёл шоссе и на той стороне обнаружил тропинку, спускающуюся вниз к речке. Конечно надо было обязательно пройти по ней. И вот передо мной в тумане журчит по камешкам речка. Ниже по течению есть запруда, поэтому речка здесь относительно глубокая, не просто ручеёк. Потрогал воду, она оказалась не такой холодной, как я ожидал. Конечно же идея искупаться не могла не завладеть мною. Разделся догола, по острым камушкам залез по пояс в речку, присел, окунулся с головой. Чёрт, всё-таки она сильно холодная! Окунулся ещё раз, поспешно вылез и принялся наспех обтираться бушлатом вместо полотенца. Потом решил, что на эту ночь приключений достаточно, оделся и пошёл обратно.
Поднялся в сопку точно тем же путём, как и спускался. Снова прошёл через пустой батальон, снова никого не встретил. Туман так и не рассеялся, но я к нему уже привык и легко различал дорогу. Гулял я кажется около двух часов. В отличном настроении поднялся на крыльцо Приёмного. Дверь оказалась заперта изнутри. Я уверенно позвонил. Прошло несколько секунд. Дверь явно не торопились открывать, зато занавесочка на окне комнаты дежурного чуть-чуть как бы случайно шевельнулась в сторону, и в образовавшейся щели мелькнул глаз Николая Симонова. И по застывшему в этом округлившемся глазу ужасу, я вдруг мгновенно понял всё. Понял, что я бросил боевой пост и сбежал с боевого дежурства, понял, что почувствовали мои товарищи, когда я вышел на минуточку на крыльцо и вдруг на совсем ПРОПАЛ, понял, что ожидали они не меня, а командира роты с внезапной проверкой, и тщетно придумывали, как объяснить командиру отсутствие одного из дежурных... Уважаемый Николай, лучший из моих дедов, пожалуйста, прости меня, прости мне этот ужас в твоих глазах!
Несмотря на то, что закончилось в тот раз всё хорошо, я дал себе слово больше с боевого дежурства в самоволки не убегать. А потом была зима, которая в тех широтах, как известно, длится не меньше девяти месяцев. Зимой уходить в самоволки как-то уж совсем не хотелось. Так получилось, что моя вторая самоволка состоялась практически ровно через год после первой, следующим летом, и тоже почти случайно. В тот день было воскресенье, и как-то так получилось, что в первой половине дня ни у кого из офицеров или прапорщиков не нашлось времени организовать какие-либо обязательные занятия для роты.
После завтрака я внезапно понял, что это едва ли не первый за два года случай, когда от завтрака и до обеда, я могу ничего не делать. Но оставаться в казарме читать или дремать не хотелось - ещё случайно попадёшься кому-нибудь на глаза, придумают дело, припашут работать, весь отдых испортят. Поэтому я решил, что лучшим отдыхом будет прогулка, выбрался из казармы и деловым шагом отправился в сторону Приёмного. А когда миновал верхнее КПП, свернул на тропинку, ведущую к вершине, обошёл Приёмный далеко слева и ушёл "в сопки". Отдохнул отлично, погулял по тропкам среди кедрового стланника, полежал на замшелых камнях, помечтал, позагорал на солнышке. Через пару часов решил возвращаться в Отряд, чтобы не опоздать к построению на обед. И только миновал гребень нашей сопки, как увидел, что навстречу мне от Отряда цепью двигаются несколько бойцов нашей роты. Меня ИСКАЛИ.
Да, в этот раз я попался. Дежурный по роте зачем-то устроил в середине дня, за два часа до обеда, внеочередное построение с перекличкой. Обнаружилось, что меня нет. Кто-то сказал, что видел, как я одетый уходил в сторону Приёмного. Позвонили на Приёмный, дежурная смена ответила, что я там не появлялся. Тогда дежурный по роте очень ответственно организовал мои поиски (а что, тоже ведь приключение!) - в сопку к Приёмному была отправлена целая группа бойцов, чтобы найти моё живое или мёртвое тело. Их я и встретил по дороге обратно. Разумеется, обо всём доложили командиру роты.
Он начал расследование. Мне же оставалось только уйти в глухую оборону и всё отрицать. Настаивал, нагло пользуясь тем фактом, что "группа поиска" меня как раз недалеко от Приёмного заметила, на самой для себя безопасной версии, что просто ушёл поработать на Приёмный.
- Тогда почему тебя дежурная смена там не видела? - допытывался ротный.
- А я к ним не заходил, сразу в кунг спустился, радиодетали на запчасти отбирать.
- А какого лешего ты вообще в воскресенье попёрся работать на Приёмный, когда никто тебя туда не посылал?! - возмущался командир.
- Так в казарме то мне тем более нечего было делать! - возражал я.
Вероятно чувствуя долю своей вины, за неорганизованные воскресные мероприятия, ротный решил сор из избы не выносить, дальнейшее расследование прекратить, а мне просто выписал очередную кучку нарядов вне очереди, и оставил в покое.
А дальше, ближе к концу лета, нас, старослужащих, стали всё чаще отправлять на Приёмный не на службу, а на подсобные работы - уборка территории, строительство новой антенной системы и т.п. И вот тут я, что называется, вошёл во вкус самоволок. Ещё бы, никакой ответственности за "боевое дежурство" и гарантировано никаких внеплановых перекличек до обеда или до ужина. Теперь я стал уходить гулять в сопки уже не один, а со своим другом Олегом Соколовым, по кличке "Сокол". Вдвоём гулять было гораздо веселее!
Сколько раз мы вдвоём организовывали себе самовольные прогулки, я даже приблизительно подсчитать не могу. В первый же поход мы решили повторить мой прошлогодний "подвиг" и искупаться. Купаться пошли конечно не к грязной речке, протекавшей ниже шоссе перед Отрядом, в которую я окунался год назад, а к большому озеру, которое было в лощине, позади нашей сопки. Оказалось, что протоптанных тропинок к озеру с нашего склона нет. Тогда мы стали пробираться к озеру через "дикий лес" из кустов кедрового стланника и багульника. Под ногами мягко прогибался толстенный (в полметра, наверное) слой нетронутого мха. Идти купаться и утопать во мху - незабываемые впечатления. Наконец мы преодолели полосу мхов и кустарников и вышли на плоский каменистый берег. Вокруг была сказочная тишина, только вдалеке, на другом краю озера, какой-то визгливый женский голос надрывно кричал в громкоговоритель: "Отойдите от воды, немедленно отойдите от воды!!!" Но кто кричал и кому кричал, нам было не видно.
Мы с Соколом разделись, и полезли в озеро. Вода, как и ожидалось, была практически ледяная, но мы уже договорились искупаться и теперь храбрились друг перед другом. Пока не окунулись пару раз целиком, не вылезли. Потом постояли на берегу, слегка обсохли. Визгливая тётка вдалеке всё это время продолжала орать всё отчаяннее и отчаяннее: "Что ж вы делаете, гады? Немедленно отойдите от воды!!! Отойдите от воды, я сказала!!!" Мы с Соколом не спеша оделись и прежней тропинкой, через мхи, отправились назад, к вершине нашей сопки. Визгливый громкоговоритель на другом берегу озера внезапно замолк. Только тут до нас дошло, что тётка надрывно орала именно нам! И сразу же поняли, почему она орала. Похоже, что озеро, где мы выкупались, было совсем не озеро, а городское водохранилище питьевой воды. Но что сделано, то уже сделано.
В другой раз мы с Соколом отправились исследовать соседнюю сопку. Там на южном склоне когда-то рос особенно густой лес кедрового стланника, но видимо год или два назад, по сопке прошел приличный пожар. Стланник потерял всю листву и умер, а его толстые корявые стволы не сгорели, остались навечно торчать среди камней. Это была совершенно фантастическая, абсолютно инопланетная картина - мертвые скалы, и торчащие из них мертвые покореженные рога деревьев, сплетающиеся в фантастические нагромождения. Словно следы какой-то древней битвы внеземных существ. К сожалению, у нас не осталось фотографий этой местности. Сокол сам засветил плёнку, когда появилась опасность, что кадры с неё могут выдать наши с ним самовольные походы командованию. Впрочем, скорее всего фотографии всё равно не смогли бы передать всю фантастичность пейзажа.
А мы с Олегом ходили в самоволки ещё много раз. Частенько нас выручал сержант Олег Балаков. Если он дежурил в это время на Приёмном, мы уговаривали его дать нам с собой в поход его наручные часы, чтобы контролировать время и вернуться во-время. Это лето было очень богато на грибы, частенько мы с Соколом приносили из своих походов полные карманы и капюшоны подосиновиков и подберёзовиков. Впрочем, специально ради грибов в самоволки ходить было не обязательно. Очень часто летом дежурной смене разрешали днём меняться не с офицером на машине, а просто пешком, самостоятельно. И смена, поднимаясь пешком от Отряда в сопку к Приёмному, успевала прямо по дороге, на склоне, насобирать достаточно грибов для полноценной поджарки. Нужно было только не забывать время от времени утаскивать из столовой очередные порции кулинарного жира да поаккуратнее прятать от проверяющих самодельную электроплитку.
Под конец лета мы уже настолько обнаглели во время своих прогулок, что, даже встретив посреди диких сопок в нескольких километрах от Отряда прапорщика в пограничной форме, не стали убегать и прятаться, а спокойно подошли на его зов. Прапорщик к счастью оказался не наш, а из строительного батальона. Он повёл себя вполне корректно, не стал проявлять особого интереса, что делают два связиста посреди диких сопок, а просто попросил разобрать ведро грибов, которое он себе насобирал, какие из них съедобные, а какие нет. Мы с Соколом тоже отнеслись к его проблеме с пониманием, пересмотрели его грибы и выложили ему максимум наших сибирских знаний об их съедобности. Расстались довольные друг другом.
А что же девушки-чернобровочки? К сожалению, с девушками в окрестных сопках почему-то наблюдались явные проблемы. Впрочем, Сокол и на нашей сопке умудрился намётанным глазом углядеть двух юных особ, и тут же не преминул затащить их в гости на Приёмный. Дежурная смена резко застеснялась и повела себя как при самой страшной проверке: каждый срочно нашёл себе важное-преважное дело возле какого-нибудь приёмника или телеграфного аппарата, и, отвернувшись в свой угол, тщательно делал вид, что предельно занят. Развлекать девушек оставалось самому Соколу. Он конечно не растерялся, сказал, что он самый главный телефонист в этой местности, и что прямо отсюда, с помощью секретных беспроводных телефонов, может позвонить куда-угодно в город. В доказательство своих слов Сокол на блоке выбора частоты приёмника Р-155 устанавливал частоту равную номеру телефона, который называли девушки (номер красиво светился на оранжевых индикаторах частоты). Потом Сокол давал девушкам послушать наушники, воткнутые в генератор тона, и, незаметно нажимая рукой телеграфный ключ, подавал им в наушники то длинные, то короткие гудки.
- Да что ж такое, тут занято, а этот номер не отвечает, - сокрушался он.
В конце концов, такое развлечение нам надоело, кто-то углядел на дороге поднимающийся в сопку УАЗик. Девушек мгновенно выпроводили через открытое окно и отправили в сторону Подхоза.
Вот примерно так было дело. А если кого-то удивляет отсутствие в моих воспоминаниях пьянок во время самоволок, то извините, чего не было, того не было.
Комментариев нет:
Отправить комментарий