Секрет графомана

Несколько человек высказали мнение, что у меня хорошо получается писать рассказы, и что, дескать, у них так никогда не получится. Я с этим мнением категорически не согласен, на Достоевского я не тяну, да какого там Достоевского, мне даже до Экслера далеко, так мелкое графоманство. Однако, если хочется писать рассказы именно так как я, то научиться этому может практически каждый. Готов поделиться своим секретом!

Правда, если честно говорить, то этим "секретом" владел ещё Достоевский, и упоминается этот "секрет" во всех хрестоматиях по русскому языку:
Однажды, Д.В. Григорович показал свой очерк о петербургских шарманщиках Достоевскому. У Григоровича  было написано так: "когда шарманка перестает играть, чиновник из окна бросает пятак, который падает к ногам шарманщика".
- Не то, не то, - раздраженно заговорил вдруг Достоевский,- совсем не то! У тебя выходит слишком сухо: пятак упал к ногам... Надо было сказать: пятак упал на мостовую, звеня и подпрыгивая...

Надо сказать, что в учебниках по русскому языку этот пример приводят для объяснения важности именно деепричастий ("звеня и подпрыгивая"), как части речи. Я бы сформулировал идею шире: нужно стараться вставлять в текст максимум зримых (слышимых, осязаемых) подробностей, чтобы задействовать не только разум, но и эмоции читателя. Нужно, чтобы читатель не просто узнал какой-то факт (факт: пятак упал на мостовую), нужно, чтобы у читателя в голове, помимо его воли, возникла зримая картинка, как пятак летит, как ударяется наклоненным ребром о покатый камень мостовой и сразу со звоном подпрыгивает вверх...
Хочу обратить внимание на ещё одну деталь - добавляемые подробности должны быть максимально правдоподобными. Так в исходном тексте Григоровича нигде не упоминалось слово "мостовая". Но Достоевскому хотелось, чтобы пятак звенел и прыгал, а не тихо шлёпался в грязь, поэтому он добавил в текст отсебятину в виде мостовой, не рискуя сильно погрешить против истины - бросал пятак чиновник, скорее всего из окна канцелярии на одной из центральных улиц города, значит под окном с большой вероятностью должна была быть мостовая.

Попробую раскрыть подробнее эти мысли на живом примере. Возьмём за основу фразу:
"Я служил в Магаданском Пограничном отряде".
Фраза - голая и сухая правда, достойная помещения в канцелярскую анкету.
Что же, начнем добавлять подробности.
Я служил в Магаданском Пограничном отряде, который несколькими террасами расположился на северной окраине Магадана, у подножия небольшой сопки, вытянувшись на полкилометра вдоль знаменитой Колымской трассы.

Ага, значит, вспомнили Колымскую трассу? Добавим подробностей!
Эта трасса, или как местные говорят "тракт", начинается от проспекта Ленина в Магадане и тянется через многочисленные перевалы и золотодобывающие посёлки в верховьях реки Колымы 2000 км до Якутска. Строилась она с 30-х годов заключенными для того, чтобы облегчить доступ старателям к богатым колымским приискам. Тысячами проходили по этой трассе голодные, измождённые заключенные ГУЛАГа, тысячами гибли они в бесчисленных сопках. Один из ближайших к городу (56 км) посёлков на трассе называется Сокол - там аэропорт, наша надежда на "дембель", которым неизбежно заканчивается срочная служба, единственный быстрый путь "на материк", домой.

Ага, упомянули Сокол. Там тоже служили пограничники. Срочно нужно добавить подробностей про Сокол! Вот только не мне... Я там был два раза в жизни - когда прилетел в Магадан и когда улетал на дембель. Эй, кто-нибудь, кто в курсе дел, докидайте подробностей про Сокол!
А что мне? Ага, уже два раза упомянули сопки, но всё как-то односложно. Добавим подробностей!
Сопка, на которой построен наш Пограничный отряд, была невысока, скорее даже не сопка, а просто большой холм. Настоящих деревьев на ней не росло, но, как и любая уважающая себя дальневосточная сопка, наша была покрыта переплетенными кустами кедрового стланика, багульника, мелкими кустиками жимолости и голубики, сплошным покровом черники, клюквы, водянистой шикши, каких-то лишайников и мхов. Наша невысокая сопка на лето полностью оттаивала, и на южном склоне успевали созревать все перечисленные ягоды и еще разнообразные вкусные грибы, включаю подосиновики и подберёзовики. А через небольшую долинку на север возвышалась чуть-чуть более высокая сопка, за ней еще одна повыше и, наконец, горизонт закрывали сопки первого перевала, на вершинах которых даже летом не успевал растаять снег. Эти заснеженные вершины в свете утреннего солнца отливали таким невероятным, розово-фиолетовым цветом, что просто захватывало дух.

Так, что ещё? Упомянуты были ягоды - добавим впечатлений о походах по ягоды. Упомянуты грибы - добавим кусочек рассказа про самодельные электроплитки для их жарки (из разломанных старых ТЭНов) и кулинарный жир из столовой. Вспомнили столовую? Пара подробностей про еду и про наряды. Вспомнили наряды? Не забыть добавить красочное описание "подменки", которую надевали в наряд по столовой.

Вот примерно так из одной фразы и рождается рассказ. Добавляешь чуть-чуть красочных подробностей, к подробностям цепляются воспоминания других подробностей, к ним еще, и еще! Круг "подробностей" всё ширится. Ограничивает его одно лишь желание автора удержать от расползания сюжет (канву) рассказа.

Два лика старшины Куржупова (воспоминания пограничного радиста)

Хочу немного вспомнить наших сержантов, для начала обращусь к самому для меня главному – Борису Куржупову, призыв весна 85 – 87, старше нас на 1.5 года. Он начал обучать нас на Учебном пункте осенью 86 года, и его единственного пощадили и не разжаловали в рядовые за "дедовщину" по отношению к нам. Что на самом деле и справедливо! Тем не менее, я его очень боялся (я уже кажется об эом когда-то говорил), боялся исключительно подсознательно. Т.е. на самом деле, Куржупов меня лично никогда не бил, не обижал, но я внутренне подсознательно воспринимал его буквально как наместника Бога в нашей Учебной роте. Почему-то казалось, что именно он может решать судьбу начинающего кандидата в пограничники. Это очень личное ощущение маменькиного сынка, простите, обосновать не могу, просто я очень боялся этого "настоящего" сержанта-дембеля.

Я боялся в том числе его резкого командного голоса. Куржупов не умел кричать или орать. Что-то наверное с голосовыми связками было не в порядке. Вместо этого, он проговаривал слова с повышенной громкостью каким-то специальным каркающим, или точнее крякающим тоном. В командной речи Куржупова не было нормальных гласных звуков "а", "о", "э", "и", "у". Вместо них звучали характерные "крякающие" гласные, которые я даже затрудняюсь передать в письменном виде: "ьа", "ьу", "ьо", "ьэ", "ьи". Не знаю, получилось ли передать его звуки. Он говорил примерно так, как если бы каждую отдельную гласную он силой проталкивал через горло – сначала короткая пауза, на то чтобы протолкнуть (обозначена непроизносимой буквой "ь"), а потом протолкнулась , и пошел резкий крякающий гласный звук, смягченный впереди себя.
Эта особенность речи, в сочетании с общей парадигмой опытного "дембеля", отслужившего на 1.5 года больше меня, лично мне внушали супер-уважение к Куржупову. Казалось, если он своим командным голосом скажет:
– Встань на воду и иди пешком!
Случится чудо, и я правда пойду пешком по воде! В любом случае, я бы не задумываясь шагнул бы сапогом в море по такому его приказу, и пошел бы вперёд без малейших сомнений, честно говорю!

К счастью, Боря Куржупов был вполне разумным и адекватным человеком. Он никогда никому не приказывал ходить пешком по воде или кормить пятью хлебами соседнюю роту. Лично мне он приказал другое. В начале весны 1987 года, я уже ходил на боевое дежурство, на стажировки на Приёмный. И однажды попал на смену вместе с Куржуповым. В самом начале смены Борис взял меня за шкирку и подвёл к датчику кода Морзе (ДКМ-01).
- Вот датчик, вот текст вчерашней радиограммы, вот табуретка, вот наушники для самоконтроля, - показал Куржупов, - садишься вот так, ставишь датчик на полочку вот так, чтобы глаза не видели клавиатуру, а руки на ней лежали, смотришь на радиограмму, и передаёшь её текст. Пальцы должны лежать вот так, работают по клавишам они вот так. Всё ЯСНО!?
Надо сказать, что я, как увлеченный компьютерщик, на самом деле уже с гражданки хорошо знал раскладку клавиатуры, но всегда набирал текст по привычке "одним пальцем". А Куржупов мне за 20 минут объяснил всю логику слепого восьми пальцевого метода, и добавил:
- И чтобы к концу ЭТОЙ смены ты мог вслепую, не глядя на клавиатуру передавать с ДКМ до 100 групп текста без единой ошибки! Всё ЯСНО? Действуй! Я проверю!

Я в полном шоке и ужасе сел за датчик. Сосредоточился, начал жать кнопки непривычными для меня пальцами. И случилось то самое чудо! С третьей попытки, через час мучений, вдруг, внезапно, пальцы начали слушаться (они наверное тоже боялись Куржупова)! Я уверенно передал сам себе два раза радиограмму, вслепую, без единой ошибки и счастливый бросился к Борису докладывать! У меня даже хватило наглости разбудить его, хотя он сладко спал, положив голову на шинель, расстеленную поверх подоконника. Я требовал обещанной проверки! Борис, однако, проверять меня отказался, сообщил, что я молодец, похлопал по плечу, и послал меня вымыть полы в зале перед сдачей смены. Больше заданий он мне никогда не давал. А через месяц вообще ушел на дембель.

Надо ли говорить, что освоенный благодаря старшине Куржупову восьми пальцевый метод печати постоянно пригождается мне до сих пор?!

Но бывало и иначе. Как-то раз, тогда же в начале 1987 года, во время стажировок на Приёмном, я на чём-то залетел (уже не помню на чём именно, я регулярно был залётчиком, всех залётов не упомнишь), мне объявили очередную кучку нарядов вне очереди. Ну, я и отхаживал эти наряды, сутки через сутки, ни разу за две недели не попав на дежурство на свой родной Приёмный. Всё плохое когда-нибудь кончается, кончились и мои наряды, и вот, наконец, долгожданное прощение! Комроты назначил меня на очередное дежурство на Приёмный в утреннюю смену.

Счастье моё может сравниться только со счастьем молодого щенка, которого хозяин после долгой тёмной ночи вывел наконец гулять на улицу! Я весь последний столовский наряд предвкушал, что завтра буду на Приёмном, представлял себе, что я там успею за смену сделать. Всю ночь я каждый час просыпался, соображая, не опоздал ли я на службу на Приёмный? Пока ротный ГАЗ-66 вез наши смены Приёмного и Передатчика на боевое дежурство, у меня все выше и выше поднималось настроение – НАКОНЕЦ-ТО я буду на СВОЕМ Приёмном. Хоть 6 часов смены, но это будут МОИ часы. Я успею принять все радиограммы, поставлю любые каналы, как телефонные, так и БП, я протру от пыли и попробую в работе каждый приёмник (и может быть успею ещё сделать регламентное обслуживание релейных станций Р-409), я заведу на 10 минут дизель, я достану из загашника под крышей соседнего Подхоза свою пачку грузинского чая, которую я там спрятал в начале месяца, и если повезёт, то у нашей смены будет чай с пряниками...

Машина остановилась у крыльца Приёмного. Я первый выскочил из кузова, не по уставу опережая дежурного и старшего смены, подбежал к двери и до упора настойчиво нажал кнопку звонка. Меня просто ПЕРЕПОЛНЯЛА щенячья радость, от того, что наряды закончились и началась НАСТОЯЩАЯ работа.

Дверь Приёмного открылась. С той стороны стояли мои одногодки, такие же стажёры как я, Соколов и Курганов. Они отбывали длинную ночную смену с Борисом Куржуповым (ах, моя мечта, ну почему не мне достались эти 12 часов, я бы столько успел сделать?! Впрочем, и мои 6 часов утренней смены сейчас тоже неплохо). В мыслях я всё ещё продолжал радоваться своему долгожданному дежурству. Но что-то в глазах моих товарищей внезапно насторожило меня.
Я перестал мечтать и предвкушать, и всмотрелся внимательнее. Глаза обоих ночных стажёров были усталые и... какие-то безнадёжные. Их настроение было прямо противоположным моему. Ведь как это можно?! Грустить и уставать после великолепной ночной смены на Приёмном?! Да я бы многое дал, чтобы оказаться на смене на ИХ месте (впрочем, и так неплохо пока получается)! Почему же они такие грустные???
Я пригляделся к глазам товарищей ещё внимательнее. Да они почти плачут!!! Тут я не выдержал и вслух спросил, что у них случилось?
- Да понимаешь, мы ночью на 5 минут поспать прилегли, - тихо и грустно ответил Курганов, - а этот КУРЖУПОВ, он нас застукал, и....
Курганов от переизбытка чувств, глотнул воздуха и замолчал.
- Ну, и, что дальше-то было? – торопил я.
- Он заставил нас всю ночь вертолётную площадку от снега чистить!!! – в один голос завыли оба моих товарища, показывая пальцами на огромную вытоптанную поляну, вокруг которой высилась гора снега.
Я понимаю, что это наверное грешно, но почему-то в ту секунду мое и без того заоблачное настроение поднялось ещё выше, и я не удержался от открытого смеха. Кажется Соколов с Кургановым тогда сильно на меня обиделись. К счастью, это не помешало нам в будущем стать друзьями.